— Всегда, пожалуйста, — говорит он, и кладет его в углубление деревянной парты. Должно быть, этот карандаш обладает какими-то особыми свойствами, раз втянул нас во все это.
— Какое у нас сегодня задание? — спрашивает Беннетт, наклоняясь вперед, я просматриваю вопросы.
— Боюсь, это довольно трудно. — Я протягиваю руку и кладу карточку со словами перед ним.
Он берет ее и расплывается в улыбке.
— О, ну это легко. — И он наклоняется вперед, словно собирается раскрыть мне какой-то секрет. — Я уже проходил собеседование на должность официанта, и это было как раз в Мадриде.
— Что, серьезно?
— Нет, конечно, — он улыбается, — я шучу.
Кажется, я рассмеялась слишком громко.
— Хорошо. — Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить нервы, и прижимаю руки к парте, так будет незаметно, что они трясутся. Теперь уже я наклоняюсь к нему и говорю:
— Вообще не представляю, как надо наниматься на работу в этой стране, хотя и в любой другой тоже.
Забираю карточку у него со стола и откидываюсь на спинку стула, стараюсь выглядеть как можно более расслабленной.
— Итак, — начинаю я, старательно произнося испанские слова, — расскажите мне о вашем опыте работы официантом, сеньор Купер.
Беннетт начинает подробно описывать свою работу в воображаемых ресторанах по всей Испании. Отлично построенными предложениями он описывает свой профессиональный опыт в уборке крошек. Он объясняет, каким образом он может уговорить посетителей заказать блюдо дня вместо того, что они уже выбрали. Рассказывает, что может одновременно обслуживать десять столиков и даже большие праздничные ужины и что он всегда получает больше чаевых, чем все другие официанты. Он рассказывает обо всем этом с невозмутимым видом и еле заметным блеском в глазах.
Я понимаю его испанский, но мне все равно приходится сосредоточиться, чтобы понять все слова. У него красивое произношение. Его голос спокойный и уверенный, ритм неторопливый, и я практически не могу пошевелиться, очарованная силой его голоса. Теперь он рассказывает об еще одной выдуманной работе в ресторане Севильи под названием «El Mesero Mejor», что значит «Лучший официант».
В конце его рассказа я невольно улыбаюсь. Смеюсь. И даже немного прихожу в трепет. И вот он, наконец, подводит итог:
— Как вы видите, я прекрасно подхожу для вашего ресторана.
Даже не знаю, сколько времени прошло между его последним предложением и следующей фразой:
— Ну и? — Подняв брови, он ждет ответа.
Понимаю, что он опять заметил, как я уставилась на него, в смущении закусываю губу и жду, когда вспыхнет мое лицо, но этого почему-то не происходит. Тогда я продолжаю:
— Вы приняты на работу. — И пожимаю плечами.
— Ух ты! Вот так просто? — говорит он, уже на английском. — Легко с таким управляющим как ты.
Пытаюсь ответить что-нибудь умное, но в голове, как назло, пусто.
— Ты замечательно говоришь по-испански, — произношу я вместо этого.
— Я был в Барселоне прошлым летом, обучающая программа.
Я улыбаюсь, представила его живущим в Барселоне в семье местных жителей.
— Я тоже бы так хотела. Это, наверное, очень круто – там жить, полностью погрузиться в чужую культуру.
— Да.. Это было просто потрясающе! — Он кладет руки на парту. — А ты? Ты когда-нибудь была в Испании?
— Нет, — отвечаю я еле слышно. — Я.. вообще нигде не была. Я работаю в книжном магазине отца и много времени провожу в отделе про путешествия. Только так и узнаю об остальном мире.
— Ты меня удивляешь. — Он наклоняется ко мне ближе, словно хочет раскрыть секрет. — Я всего третий день здесь, и мне кажется, что в этой школе все только и делают, что путешествуют.
— Так и есть. — Я пожимаю плечами. — Боюсь, только… что я не из их числа.
— Итак, ты работаешь в книжном магазине. — Это скорее утверждение, чем вопрос. — И читаешь книги о путешествиях.
Я смотрю на него и пытаюсь придумать ответ. Я невероятно смущена тем, что оказалась самым бедным учеником в этой школе для богатых, но ему это знать ни к чему.
— Так и есть. А ты, я вижу, много путешествуешь.
— Я? — Он смотрит на стол. — Да. Можно сказать и так… — Он умолкает, пытаясь сдержать улыбку.
— Я люблю путешествовать, — говорит Беннетт. Должно быть, выражение лица выдает смущение, потому что он тут же становится серьезным и поясняет. — Да. Я много путешествую… Всегда, когда есть возможность.
— Везет тебе. — Это прозвучало как-то резко, поэтому мне тут же захотелось забрать свои слова назад. — Извини. Я, наверное, показалась тебе грубой. Я не хотела.
— Нет.
Он же не виноват в том, что я практически никуда не выезжала за пределы штата.
— Ты не была грубой.
— Думаю, тот, кто хочет путешествовать, найдет способ это сделать. Просто нужно подойти к этому творчески.
Внезапно появляется сеньор Арготта и оказывается в пределах слышимости, тогда Беннетт снова переключается на испанский. Он смотрит мне прямо в глаза и говорит:
— Знаешь, есть такое выражение «La vida es una aventura atrevida o no es nada» (исп. – Жизнь – это либо дерзкое приключение, либо ничто).
Затем смотрит украдкой и задумывается.
— Не помню, чьи это слова.
Я еле заметно улыбаюсь.
— Что? — Беннетт улыбается вместе со мной, хотя и озадачен, что же меня так развеселило.
— Хелен Келлер, — шепчу я, вспомнив плакат, провисевший целый год в кабинете английского у мисс Уотерс, когда я училась в седьмом классе, на нем была изображена белая парусная лодка, борющаяся с течением, внизу была цитата «Жизнь – это либо дерзкое приключение, либо ничто».
— И скорее всего она сказала это не на испанском.