Я стараюсь сдержать улыбку, но не получается.
— Нет, скорее всего, нет.
Мы оба широко улыбаемся и продолжаем смотреть друг на друга, но мне приходится разорвать эту связь – смотрю наверх, нужно убедиться, что Арготта не слышит, как мы разговариваем на английском. Но он прохаживается по классу, склоняется над одной из групп, чтобы помочь им с переводом. Когда я снова поворачиваюсь к Беннетту, то обнаруживаю, что он все это время не отрывал от меня глаз.
— Знаешь, не важно, на каком языке эта фраза, — говорю я, — но я с ней согласна. Что касается меня, то я согласна, если в моей жизни будет как можно больше путешествий и как можно меньше ничего.
Вдруг улыбка исчезает с его лица, и он смотрит на меня уже серьезно. Такое ощущение, что он хочет сказать мне что-то очень важное, но вместо этого лишь плотнее сжимает губы. Я все еще смотрю на него в ожидании, но в итоге понимаю, что он твердо решил промолчать.
— Ты что-то хотел мне сказать? — не выдерживаю я.
Он слегка улыбается.
— В общем-то да…
Но тут звенит звонок.
— Не важно, — говорит он, поднимается и направляется к выходу. — Увидимся позже, ладно?
Наблюдаю, как он идет по классу и выходит в коридор. Взгляд возвращается к парте, и я вижу, что карандаш так и остался лежать в углублении, куда его положил Беннетт. Скручиваю волосы, одной рукой придерживая их, а другой - закрепляю на месте при помощи карандаша.
◄►◄►◄►
Увидимся позже. Так он сказал три дня назад. Увидимся позже. Но позже я его так и не увидела. Его не было в столовой, я не наткнулась на него в Пончике, и в толпе учеников его также не было.
Он был на уроке испанского и в среду, и в пятницу – и оба раза, я уверена, он постоянно поглядывал на дверь в ожидании меня, но как только я входила в класс, он тут же переводил взгляд, уставившись в стол. Его лицо больше не сияло, когда он видел меня, он больше не улыбался своим мыслям, пока чертил что-то в тетради – оба раза он даже не взглянул на меня, когда я занимала свое место. Каждый раз я собиралась вернуть ему карандаш, но он тут же выскакивал из класса, стоило только прозвенеть звонку. Словно нашего с ним разговора никогда и не было.
Шторм, начавшийся еще утром в субботу, не позволяет выйти на пробежку, не дает спать всю ночь и вообще не выпускает из дома почти до полудня. Я бреду в книжный магазин, словно во сне. И как только умудрилась ничего не сломать себе по пути? В кофейне на углу решаю вознаградить себя чашкой латте. Но даже после этой остановки у меня есть еще пятнадцать минут до смены, так что я решаю забежать в музыкальный магазин.
— Анна! — кричит Джастин, как можно громче, чтобы перекричать фоновую музыку, которая доносится откуда-то из-под потолка, божественная, проникающая в каждый уголок помещения. Он выходит из-за прилавка и заключает меня в объятия.
— Я так надеялся, что ты заглянешь на выходных.
— Привет, дружище! — говорю я, а сама тихо себя ругаю за то, что опять так его назвала. Это еще хуже, чем называть его Веснушкой, но слова «дружище», «приятель» и подобные им синонимы так и выскакивают из меня, когда я вижу его. Буквально на секунду он отстраняется и смотрит на меня, но даже за такое короткое время я замечаю – ему обидно, когда я его так называю.
— Что играет? — спрашиваю я и указываю наверх туда, где раздается музыка.
Он придвигается ближе.
— Вот, заполучил. — Он оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что никто его не услышит, но подслушивать некому – мы тут одни.
— Барабанщик из Nirvana записал демо, Эллиот мне одолжил на время.
Я не знакома с Эллиотом, но уверена, что это какой-то важный человек со студенческой радиостанции Северо-Западного университета, где Джастин проходит практику последние три месяца. И если я мечтаю посетить далекие страны, то он хочет переехать в многоэтажное студенческое общежитие вниз по улице, специализироваться на радиовещании и во время учебы подрабатывать диджеем на легендарной станции The Rock Show.
— Хочешь дам послушать? — спрашивает он и подходит еще ближе.
— Да нет, не нужно. — Мотаю я головой, но он даже не замечает – уже отошел, скрылся за прилавком и выключил музыку. Возвращается, несет диск. — Вот, возьми. Расскажешь потом, как тебе.
— Серьезно?
— Конечно. Только верни на следующей неделе.
— Спасибо. Это так круто, — говорю я, прижимая диск к груди.
— Тебе должно понравится.
— Уверена, что понравится. Ты же знаешь, я доверяю твоему вкусу.
Я поднимаю глаза и вижу, как он смотрит на меня, и в этот момент понимаю, что он хочет сделать. Он хочет меня поцеловать.
— А еще что-то новенькое есть? — пытаюсь я переключить его внимание на новые релизы на прилавке.
— Здесь такого нет. — Он улыбается мне и машет рукой, чтобы я следовала за ним, идет к своему обычному месту за прилавком. Вдруг исчезает под ним и появляется уже с диском в руках. Обложка коробки раскрашена акварельными красками – голубыми, красными, зелеными. Они образовывают затейливые узоры и чуть тускнеют по бокам. Как и любая акварель, эта вещь – уникальна. Единственная в своем роде. И будет отлично смотреться на моей полке в спальне.
— Новая подборка хитов! — Я хватаю коробочку, раскрываю ее и начинаю читать названия треков.
— Ты даже представить себе не можешь, как мне уже надоело слушать одни и те же треки на моем диске. Твои мне всегда больше нравились.
— Должен сказать, что на этот раз я превзошел сам себя. — Он улыбается и краснеет, из-за этого веснушки на его лице совсем пропадают. Я знаю его очень хорошо, как ни одного другого парня, и даже на секунду жалею, что воспринимаю его только как друга.