Время между нами (ЛП) - Страница 9

— Псс.

Оборачиваюсь, продолжая придерживать волосы рукой.

Может быть из-за того, что он так сильно наклонился, практически улегся на парту, но сейчас он мне кажется очень близким, ближе чем вчера. И дело не только в его физической близости, а в сочетании этого расстояния и выражения на его лице. Сейчас его взгляд не такой пустой, как вчера в классе, и не такой смущенный, как в тот момент, когда моя лучшая подруга обвинила его в том, что он преследует меня. Сегодня его взгляд нежный, кажется, что он улыбается только глазами. И тут я замечаю, что его глаза интересного, дымчато-голубого цвета, они усеяны маленькими золотыми точками, которые ловят и отражают свет. В какой-то момент до меня доходит, что я сижу и неприлично пялюсь на него во все глаза, как дура, опускаю глаза и наталкиваюсь на его губы, и тут обнаруживаю, что не только его глаза улыбаются. Губы тоже. Его будто что-то веселит. Словно он посмеивается надо мной. И тогда я понимаю, что чего-то не заметила.

Он кивает головой и пытается привлечь мое внимание к руке, которая была протянута все это время. К руке, которая протягивает мне карандаш.

Смотрю на карандаш, а потом снова на Беннетта, и все еще недоумеваю. Внезапно до меня доходит смысл происходящего, я наклоняюсь и забираю карандаш из его руки.

Тихонько бормочу «спасибо».

Возвращаюсь на свое место и закрепляю волосы карандашом, с ужасом понимая, что от такого простого действия у меня мурашки по коже побежали. Делаю глубокий вдох и пытаюсь вернуться к написанию теста, ведь он уже начался, но ничего не могу с собой поделать, и улыбка расползается по моему лицу.

Значит, он все-таки наблюдал за мной вчера. Он заметил, что я собираю волосы в пучок.

Да, это всего лишь обычный желтый карандаш Dixon Ticonderoga, номер 2, точно такой же, как тот, что я держу сейчас в руках, пытаясь закончить этот глупый тест. Но сейчас, в моих волосах, он значит для меня больше – это связь, которую я почувствовала тогда, на треке.

◄►◄►◄►

Совершенно не представляю, как так получилось, что на протяжении всего дня, до этого самого момента, я ни разу не повстречала Эмму.

Я только что закончила тренировку и как раз выхожу из раздевалки, болтая с ребятами из команды, и тут же вижу ее. Вот она, возле своей машины, зачем-то размахивает клюшкой для хоккея на траве так рьяно, что, кажется, вот-вот вспотеет. И хотя она тоже после тренировки, но ее макияж как всегда идеален, вязаная шапочка и перчатки идеально подходят к теплому костюму. С грустью оглядываю свой спортивный костюм. Сама я только что из душа и едва успела высушить волосы полотенцем, поэтому спрятала их под бейсболкой, чтобы не заледенели по дороге домой.

— Сейчас прогрею машину! – кричит она, завидев меня. Подходит к машине, открывает дверь, включает зажигание и снова из нее выходит, ждет меня, облокотившись о капот.

Бросаю быстрый взгляд на небо, множество темных облаков быстро движутся, превращаясь в единое целое и грозясь разразиться сильнейшим снегопадом. Опускаю глаза и смотрю на Эмму, она улыбается мне. Буквально на долю секунды мне кажется, что от моей решимости не осталось и следа, и я уже представляю себя сидящей на теплом сиденье машины. Идти домой пешком совсем не хочется. Но все-таки я ни за что, ни за что на свете не собираюсь облегчать ей задачу.

Поэтому я иду дальше с ребятами из команды и прохожу мимо ее машины.

— Анна! — зовет она меня, в ее голосе слышится боль. — Подожди!

Слышу, как она осторожно приближается ко мне, и сбавляю темп.

— Нет, ну серьезно, неужели так сложно остановиться и поговорить со мной? Я же пытаюсь извиниться.

Ребята из команды недоуменно смотрят на меня, переглядываются. Я машу им, мол идите без меня, останавливаюсь и позволяю Эмме догнать себя.

Она хватает меня за плечо.

— Прости, мне, правда, жаль. — Ее раскаяние выглядит вполне естественным, а британский акцент даже придает словам искренности, так что я испытываю невероятное искушение обнять ее и простить, ничего не выясняя. Но все же я не могу забыть вчерашнее унижение – я чувствовала себя такой дурой. Так что я стою и просто смотрю на нее.

— Прости меня, — повторяет она и обнимает. Мне очень хочется обнять ее в ответ, но я продолжаю стоять неподвижно.

Она ослабляет хватку и чуть отстраняется, она выглядит такой несчастной. Потом выражение ее лица смягчается, и она снова приближается, берет мое лицо в ладони.

— Я была такой засранкой. Пожалуйста, не злись на меня. Я больше этого не вынесу.

Я вздыхаю.

— Ты действительно отстойно себя вела. — Мой голос звучит довольно странно, ведь она так сильно сжала мои щеки, что губы сплющило, и я теперь похожа на рыбку.

— Знаю. Но ты ведь все равно меня любишь, правда же? — И она сжимает мои щеки еще сильней. — Ну же, правда? Ну хотя бы чуть-чуть? — Мне большего и не требовалось. Я отчаянно пытаюсь не смеяться, наверное, от этого мои губы стали выглядеть еще смешнее, потому что Эмма фыркает, и мы обе прыскаем от смеха.

Наконец, она перестает сжимать мои щеки, хотя и продолжает держать лицо в своих ладонях.

— Мне, правда, жаль. Я как-то увлеклась. И меньше всего я хотела заставить тебя чувствовать себя неловко.

Прикусываю губу.

— Ну да, как же, не хотела.

— Знаю.

— Больше не делай так, ладно?

— Не буду, — говорит она с улыбкой и усиленно кивает. Хватает меня за плечи, посылает воздушные поцелуи каждой моей щеке, они все еще красные от ее попытки примирения.

— Может, сядем уже в машину? — Она начинает стучать зубами и дрожать.

Я киваю, и мы идем к ее Саабу. Она даже открывает мне дверь, словно швейцар, прежде, чем занять свое место на водительском сидении.