— Это было уж слишком. Я побоялся того, чем это может для тебя обернуться и… — Он хмурится. — Я тебя поцеловал. Но придя домой, я понял, что наделал. Поэтому вернулся назад и все изменил так, что поцелуя уже не было. Проводил тебя домой. Попрощался.
И это тогда, когда я стояла на тротуаре, смущенная, и, дрожа, наблюдала, как он уходит, а сама пыталась понять, что же сделала не так. Когда после, целых двадцать четыре дня, я мучилась, пытаясь найти ответ на вопрос – почему меня одолевают чувства к человеку, которому я, кажется, абсолютно безразлична.
Больше не могу смотреть на него, откидываюсь на спинку кровати, закрываю глаза и тру виски. Снова открываю глаза, Беннетт внимательно смотрит на меня, искренне и виновато. Я в ответ лишь зажмуриваю глаза еще сильнее.
— Когда ты это сделал? — спрашиваю я. — Я хочу знать точное время, в которое ты вернулся и все изменил.
В тот вечер мы все время были вместе, как он смог это сделать и не столкнуться сам с собой. И тут вдруг я понимаю. Я тогда неудачно пошутила насчет того, что из-за него люди исчезают, и он ушел в уборную. Помню, как подумала тогда, что оттуда он вернулся совершенно другим человеком. Получается, так оно и было.
— Когда ты пошел в уборную, — произношу я.
Беннетт кивает.
Я раздражена и начинаю выходить из себя.
— Ты вообще собирался мне об этом рассказать когда-нибудь?
— Для этого не было причины, но я же рассказал тебе сейчас, — оправдывается он, а я смотрю на него и чуть ли не закипаю от злости. — Слушай, я вовсе не хотел ранить твои чувства, и это было до того, как…
— Так вот почему ты солгал мне? Чтобы защитить мои чувства?
Беннетт перебивает меня.
— Я тебе не лгал. А просто не рассказал. Это не одно и то же.
— Для меня одно и то же.
— Анна, говори, пожалуйста, потише. Ты же не хочешь, чтобы пришли твои родители.
— Мои родители? А почему тебя это беспокоит? Ты ведь просто исчезнешь, а я останусь тут и буду пытаться объяснять моим родителям, с чего это вдруг я кричу. Одна. В своей спальне.
Но все же понижаю голос и продолжаю уже шепотом:
— А еще лучше, почему бы тебе не взять и опять все не переделать – словно этой беседы и вовсе не было?
— Я не буду этого делать. — Отчетливо произносит он каждое слово.
— А почему бы и нет? Это же было бы просто идеально. Уйдешь и вернешься на десять минут назад. Я буду удерживать тебя, а ты меня страстно поцелуешь, как мы уже сделали в этот раз. Хотя тогда я уже не буду знать, что это так же, как «в этот раз».
Чувствую, как к горлу все сильнее подступают слезы, изо всех сил сдерживаю их внутри, чтобы они не смогли вырваться наружу и нанести непоправимый вред. Если я сейчас расплачусь, то он подумает, что мне грустно. Но это не так. Я зла. И слезы эти опасны, они наполнены такой злостью, что могли бы прожечь дыры в стене.
— Анна. — Беннетт говорит спокойным голосом. — Да, я сделал это один раз. Но не сделаю снова. Не после того, как решил рассказать тебе все. Не после того, как решил быть с тобой.
Киваю.
— Ну да, я понимаю. После того, как ты решил.
И сразу в памяти всплывают те недели, почти целый месяц, когда я шла на урок испанского и каждый раз терялась в догадках – почему же он перестал смотреть на меня после той ночи. Почему же я чувствую сильную связь с человеком, который, кажется, меня ненавидит.
— Что ж, тем вечером ты решил все изменить. Но вот только до того, как ты все изменил, я уже решила, что хочу быть с тобой. Но я полагаю, что мои чувства тут в расчет не берутся, не так ли?
В комнате воцаряется тишина. Я смотрю на него. А он уставился на покрывало.
— Я ошибся, — наконец произносит Беннетт. — Я сделал так один раз. Но не сделаю этого снова. Я бы никогда так больше не сделал.
Чувствую, как выражение моего лица начинает смягчаться, поэтому плотнее сжимаю губы, чтобы все не испортить. Нужно удержать эти проклятые слезы.
— Думаю, тебе сейчас стоит уйти.
— Что?
— Уходи. Сейчас. Пожалуйста. — Специально говорю те же самые слова и тем же самым тоном, как это сделал он два месяца назад, когда выгонял меня из своего дома.
— Ну же… Анна.
— Ты лицимер. — Крепко зажмуриваю глаза, и на какое-то мгновение все вокруг замирает, все, кроме моей дрожи. Сказать больше нечего, кроме того, что уже сказано, и висит в воздухе, заполняет комнату. Открываю глаза, бросаю на него гневный взгляд и говорю:
— Уходи. Оп-ля!
Чувствую, как поднимается матрас, когда он встает с него. Открываю глаза, рассчитывая, что он уже ушел, но обнаруживаю, что он все еще стоит тут. Он выглядит грустным и закрывает глаза, но я не двигаюсь с места и не произношу ни слова. Я просто смотрю на карту на стене, она становится видна все отчетливее, потому что его силуэт, закрывавший ее, становится все прозрачнее и в итоге вовсе исчезает.
Утро в мае еще холодное, но сейчас я хотя бы могу бегать в легких вещах, без перчаток, шерстяных носков и кепки. Я даже с трудом узнаю мужчину с седым хвостом, он теперь в шортах и светлой футболке, когда он дружелюбно машет мне рукой, я киваю ему в ответ со слабой улыбкой. На улице солнечно, и полно зелени, но этого не достаточно, чтобы улучшить мое мрачное настроение. Из-за этого мои ноги соприкасаются с дорожкой намного жестче, чем следовало, и когда достигаю беговой дорожки, чувствую обжигающую боль в голени. Позже мои ноги еще напомнят о себе, и мне придется заплатить дикой болью за такое злоупотребление.
Вхожу в класс испанского, Беннетт уже сидит на своем месте и сверлит меня взглядом, пока я иду по проходу между партами. Занимаю свое место с ледяным выражением лица.