— Ты будешь помнить оба дня.
Тут я прерываю его.
— Но как? Ведь я же не помню того, что произошло в книжном магазине, в первый раз.
— Это потому, что тогда тебя не было со мной. В этот раз ты будешь помнить оба варианта дня, как и я. А сейчас закрой глаза.
Но у меня не получается. Я очень нервничаю, наверное, Беннетт чувствует, как сильно дрожат мои руки.
— Ты уверен в том, что мы сейчас делаем? — спрашиваю я.
— Ты шутишь, так ведь? — Он озадаченно смотрит на меня. — Нет, я не уверен. Я испытываю судьбу. Я вмешиваюсь во время.
Закусив губу, мысленно представляю Эмму и чувствую, как уверенность возвращается ко мне.
— Спасибо, — произношу я. Понимаю, что этого недостаточно, но сейчас это все, что я могу дать.
Беннетт еще крепче сжимает мои руки.
— Закрой глаза.
Открываю глаза, передо мной знакомый двор. Нельзя сказать, что я сразу же была в этом полностью уверена, но вид облупившейся желтой краски убеждает меня, что мы оказались именно там, где Беннетт и планировал. Над нами окно кухни, там, вероятно, сейчас папа допивает свой кофе и читает Sun-Times.
— Готова? — спрашивает Беннетт.
Я киваю.
— Бежим!
Мы выбегаем из кустов и направляемся прямиком к подъездной дорожке, мы так крепко держимся за руки, что со стороны можно подумать, что мы участвуем в состязаниях на День независимости, когда пара на трех ногах должна донести до финиша яйцо.
Машина оказывается пустой. У нас получилось! Уже собираюсь рассмеяться от облегчения, как замечаю, что машина едет задом к дороге, постепенно набирая скорость. Беннетт тянет меня к дверце водителя, мы совместными усилиями пытаемся открыть дверцу, но ничего не выходит.
— Она закрыта! — говорит Беннетт и тихо ругается.
Поднимаю взгляд на окно кухни, от мысли, что сейчас нас может увидеть мой отец, сердце начинает учащенно биться, но, к счастью, там никого нет.
Мы с Беннеттом бежим рядом с машиной, пока она не достигает выезда с подъездной дорожки, и наблюдаем, как она выезжает на улицу, пересекает ее, чуть замедляет свой ход, заехав в сугроб, и в итоге утыкается в дерево. Колеса продолжают прокручиваться на тонком льду.
И тут, снова бросив взгляд в окно кухни, вижу отца, он стоит и наблюдает за происходящим. Вдруг он исчезает из моего поля зрения и возникает уже на пороге.
— Что за черт…? — Он быстро пересекает лужайку и останавливается около нас. Мы с Беннеттом спешно расцепляем руки. — Что за черт? — повторяет отец.
— Привет, пап.
— Анни? — Он переводит свой взгляд с Беннетта на меня и обратно. Напоминаю себе, что то, что сейчас происходит, очень сильно отличается от того, что он помнит. По его версии мы вот только что стояли в холле, он пожимал руку Беннетту и просил меня пригласить его на ужин. И вдруг мы оказываемся по середине улицы.
— Пап, я пригласила Беннетта на ужин во вторник, пойдет? — произношу я и вдруг начинаю смеяться так, что не могу остановиться. Папа смотрит на меня, как на полоумную.
Беннетт старается на меня не смотреть.
— Мистер Грин, а у вас может быть… отмычка?
От этих слов я начинаю смеяться еще сильнее, Беннетт изо всех сил старается сохранить серьезное лицо.
Приложив ладони ребром к стеклу, отец заглядывает внутрь машины через окно со стороны водителя.
— И как это вы умудрились запереть ключи в машине, оставив при этом включенным задний ход?
Совершенно не представляю, что на это собирается ответить Беннетт, но хотя бы, благодаря этой загадке, папа пока не заметил, что на нас сейчас совершенно другая одежда, а за спинами рюкзаки. И я снова начинаю смеяться.
— Понимаете, я завел машину…и тут мне показалось, что спустило колесо…я решил пойти проверить и, наверное, оставил включенным задний ход, а когда мы вышли из машины и захлопнули двери, они, вероятнее всего…заблокировались автоматически. — Тут он подходит к отцу поближе и тихо произносит:
— Мне кажется, я что-то чересчур нервничаю сегодня.
Папа внимательно смотрит на Беннетта, а потом переводит взгляд на меня.
Теперь я смеюсь уже так сильно, что мне приходится отойти от них и спрятаться за машину, чтобы не мешать Беннетту продолжать сохранять серьезное лицо. Держится он явно лучше меня. Я прислоняюсь к багажнику внедорожника и стараюсь восстановить дыхание, но когда заглядываю внутрь, дыхание у меня перехватывает.
В прошлый раз, когда мы прибыли в Девилс-Лейк, в багажнике я увидела два красных рюкзака, набитых снаряжением для скалолазания. Сейчас эти же самые рюкзаки у нас на спинах, и когда я заглядываю в окно, то вижу груду веревок, металлическое оборудование для скалолазания. Две страховки. Пару туфель, которые купил для меня Беннетт. Пластиковый пакет с сэнвичами и четыре бутылки Gatorade. Мы перенеслись, но все оборудование осталось ровно там же, где и было 52 часа назад.
Многие вещи остались такими же, но вот день определенно изменился.
Очень рада, что нам пока некуда спешить – эвакуатор приезжает только через сорок пять минут, еще две минуты уходит на то, чтобы открыть машину, и двадцать минут – на то, чтобы Беннетт подписал все необходимые бумаги, а парень из эвакуатора перестал над ним смеяться. И когда мы, наконец-то, уже сидим в машине и едем по направлению к дому Эммы, думаю, оба чувствуем небольшое головокружение.
Беннетт сделал то, чего никогда не делал прежде, и я смогла этого добиться. Я знаю, что Беннетт все еще ждет, что зловещие лапы времени схватят нас и выбросят отсюда в то время, которому мы принадлежим, но тут уж я ничего поделать не смогу. Даже если у меня опять начнет крутить живот, я этого не замечу.